Перейти к основному содержанию

Музыка и текст в популярной композиции

Мейнстрим современной популярной музыки — 2-4-минутная вокально-инструментальная композиция, или, с жанровой точки зрения — песня. В песнях обычно используются, т.н. строфические формы, в которых элементы соотносятся со стихотворными строфами. Наличие текста делает композицию более сложной, поскольку стихотворный текст обладает собственной формой и логикой развития, помимо музыкальной формы и логики музыкального развития композиции в целом.

Поэтому, анализируя строфические формы, нужно иметь в виду, что это еще и способ сочетания текста и музыки.

В случае конфликта, как правило, текст приносится в жертву требованиям музыкального развития. Текст может влиять на музыкальную форму, например, на количество повторений куплета, однако основное влияние он оказывает на выбор музыкальной формы — необходимо, чтобы текст «ложился на музыку».

Основные характеристики стихотворного текста, влияющие на выбор музыкальной формы: 

  • повествовательный или описательный характер, 
  • наличие или отсутствие повторяющихся строк (рефренов), 
  • яркого и запоминающегося образа, 
  • количество строф и общий объем.
     

Рассмотрим несколько примеров адаптации стихотворного текста к музыкальной форме композиции.

В композиции "Ночных снайперов" произведена очень характерная перестановка - рефрены каждых двух строф объединены в припев. Таким образом подчеркивается как повествовательный характер куплета, так и рефренный характер припева, и то и другое очень характерно для песенных форм:

Иосиф Бродский — «Л. В. Лифшицу» Ночные Снайперы — «Я сижу у окна»

Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако - сильно.

Я считал, что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке - ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.

Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
Как способность торчать, избежав укола.

Я считал, что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
Русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.

Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако - сильно.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Я сижу у окна.


Я писал, что в лампочке - ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
Вещь обретает не ноль, но Хронос.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.

Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе своей грузной тени.
Я сижу у окна.


И моя песнь была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.

Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
Я сижу у окна.

 

У Сергея Никитина, по сравнению с оригинальным текстом Пастернака, в каждой строфе добавлено повторение последней строки, создающее ее музыкальную завершенность. Одна из строф используется в качестве интермедии, она еще более расширена двойным повторением одной из строк. Перед интермедией опущена одна из строф, на которую бы пришлось четвертое подряд повторение куплета - это слишком много. Композиция завершается повторение первой строфы, это, с одной стороны, добавляет завершенности всей композиции, с другой - создает правильное соотношение частей: интермедия оказывается в районе точки "золотого сечения":

Борис Пастернак — «Никого не будет в доме…» Сергей Никитин — «Никого не будет в доме…»

Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проёме
Незадёрнутых гардин.

Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк моховой,
Только крыши, снег, и, кроме
Крыш и снега, никого.

И опять зачертит иней,
И опять завертит мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной.

И опять кольнут доныне
Неотпущенной виной,
И окно по крестовине
Сдавит голод дровяной.

Но нежданно по портьере
Пробежит сомненья дрожь, —
Тишину шагами меря.
Ты, как будущность, войдёшь.

Ты появишься из двери
В чём-то белом, без причуд,
В чём-то, впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.

Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проёме
Незадёрнутых гардин...
Незадёрнутых гардин.

Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк маховой.
Только крыши, снег и, кроме
Крыш и снега, -- никого...
Крыш и снега, -- никого.

И опять зачертит иней,
И опять завертит мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной...
И дела зимы иной,

Но нежданно на портьере
Пробежит вторженья дрожь.
Тишину шагами меря,
Тишину шагами меря,
Тишину шагами меря,

Ты, как будущность, войдёшь.

Ты появишься у двери
В чём-то белом, без причуд,
В чём-то впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют...
Из которых хлопья шьют.

Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проёме
Незадёрнутых гардин...
Незадёрнутых гардин.

 

Небольшой текст может просто повторяться, в этом случае музыкальное развитие будет иметь характер противопоставления - повествовательных куплетов и инструментальных частей (вступление, bridge и т.п.):

Александр Блок — «Вербочки» Кристина Орбакайте (М. Минков) — «Вербочки»

Мальчики да девочки
Свечечки да вербочки
    Понесли домой.

Огонечки теплятся,
Прохожие крестятся,
    И пахнет весной.

Ветерок удаленький,
Дождик, дождик маленький,
    Не задуй огня!

В Воскресенье Вербное
Завтра встану первая
    Для святого дня.

Мальчики да девочки
Свечечки да вербочки
Понесли домой.
Огонёчки теплятся,
Прохожие крестятся
И пахнет весной.
Ветерок удаленький,
Дождик, дождик маленький,
Не задуй огня.
В воскресенье вербное
Завтра встану первая
Для святого дня.

Мальчики да девочки
Свечечки да вербочки
Понесли домой.
Огонёчки теплятся,
Прохожие крестятся
И пахнет весной.
Ветерок удаленький,
Дождик, дождик маленький,
Не задуй огня.
В воскресенье вербное
Завтра встану первая
Для святого дня.

 

Двухчастная форма требует четного количества строф, поэтому одна из них может быть опущена. В данном случае смысловой акцент смещен относительно оригинального текста М. Цветаевой повторением одной из строф в конце, которая, кроме того, подчеркнута инструментальным характером первого предложения периода, отделяющим её от основной части текста:

Марина Цветаева — «Реквием» Алла Пугачёва (М. Минков) — «Монолог»

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все - как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.

Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе...
- Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

К вам всем - что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто - слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность -
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру...
- Послушайте!- Еще меня любите
За то, что я умру.

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет всё, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всё — как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,

Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

К вам всем — что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте! — Еще меня любите
За то, что я умру.

К вам всем - что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.